Какие проблемы скрывает в себе тайна усыновления?

Как сказка всегда заканчивается свадьбой героев, после которой они непременно должны жить долго и счастливо, так и я думала, что когда соберем все документы и получим на руки решение суда об усыновлении, у нас в семье все будет замечательно. Я думала, что самое главное - это мое желание полюбить ребенка, как родного, что это желание немедленно осуществится, лишь только мы начнем жить одной семьей. Конечно, не все будет гладко. Будут болезни и синяки, слезы и капризы, двойки и вызовы родителей в школу. Будут лицемерно-сочувствующие взгляды бабушек у подъезда и бестактные расспросы знакомых. Я думала, что все знаю наперед, ко всему готова, все предусмотрела и взвесила.

Я была уверена, что для меня нет тайны усыновления. Если бы тогда можно было встать на цыпочки и протянуть руку к завесе, которой укрыта эта тайна, я бы, наверное, моментально отдернула руку, словно от ожога, настолько все показалось бы непредсказуемым и страшным, и кто знает, захотела ли бы я вновь коснуться этой тайны.

Если это интересно, расскажу обо всем по порядку. И начало истории похоже на сказку: жили-были старик со старухой, но не было у них детей. За последние 3 года я сдала столько анализов, сколько не сдавала за всю жизнь, а расходов на врачей и целителей было столько, что можно было бы купить неплохую иномарку, не новую, но на ходу. Самое удивительное, что я оказалась здоровой, как лошадь. Мы уже собирались продавать квартиру, чтобы были деньги на зачатие в пробирке, как вдруг произошел один случай.

Моя подруга с дочкой попали в инфекционную больницу, и с ними в палате лежала одна девочка. Девочка из дома ребенка, поэтому лежала в палате без мамы. Мучалась сильнейшим кашлем, задыхалась, плакала. Из-за цистита писалась триждый час. Пахла бомжом, была грязная, как щенок с помойки. Через два дня девочку перевели в отдельный бокс, и она, двухлетняя, там несколько суток лежала совсем одна. Выписали ее с таким же кашлем, с каким и привезли. В Дом ребенка забрали ее то ли на второй, то ли на третий день после выписки.

Я и раньше обдумывала возможность усыновления, но до этого случая всегда решала для себя этот вопрос отрицательно. Нет, я никогда не хотела усыновить ребенка. Но в этой ситуации решение пришло откуда-то извне: я вдруг решилась на усыновление. Уже потом я поняла: либо это лукавый попутал меня, либо Господь послал мне испытание (или вознаграждение) в лице этой девочки. Здравым смыслом объяснить мой порыв невозможно.

Я человек консервативный, живу рассудком, а не сердцем, и сейчас, по прошествии многих месяцев, когда все случилось и изменить ничего нельзя, когда мной искусаны все локти и выплаканы все слезы, я так и не отвечу, почему я тогда захотела усыновления. И самое главное – я так и не поняла, хорошо ли все то, что случилось со мной за это время, и изменила ли бы я что-нибудь, если бы это было возможно.

Одно я знаю точно: в этой ситуации мне никто не судья и не советчик. Это и есть Великая тайна усыновления, когда я начала чувствовать то, чего не чувствуют другие, у кого есть свои дети. Начала понимать и открывать в себе качества, о каких я раньше не знала, и вся моя жизнь стала совершенно иной, не такой, как я ожидала.

Я рассказала мужу об этой девочке и предложила ее удочерить. Он согласился, и мы начали процедуру усыновления. Характеристики с места работы, справки о доходах, копия лицевого счета из домоуправления, автобиографии – ничего особенного. Характеристика от участкового милиционера, который до этого нас никогда не видел, справки из УВД об отсутствии судимости за членовредительство и убийство, которые мы ждали целый месяц, – это уже интереснее. Посещение поликлиники, платная флюорография и поход в четыре диспансера, один из которых, естественно, кожно- венерологический – это незабываемые ощущения.

Никогда не думала, что в вендиспансере так много посетителей. Всюду очереди: в регистратуру, к венерологам, на забор крови. Забавно, что люди стесняются; занимая очередь, говорят: мне только за справкой, мне для комиссии. Я им отвечала: у меня тоже не хронический сифилис. После ощупывания и рассматривания меня врачом-венерологом я несколько недель жила в напряжении: а вдруг меня заразили? Зато своим подругам я с гордостью говорила: в вендиспансере у меня теперь есть персональная карта, где записано, что я здорова. Ужас.

А еще с нас потребовали написать, каковы планы нашей семьи в свете, так сказать, предстоящего усыновления ребенка, и привели примеры: совместные путешествия и овладение ремеслами. Моим планом было привыкание и желание полюбить, и то, что мне ставилось в пример, было оглушительно и нелепо. Хотелось сообщить, что мы хотим прикупить недорогой замок в Шотландии и завести дюжину собак породы английский мастиф, но пришлось написать про коттедж за городом и качели во дворе.

Потом работник ГОРОНО обследовал нашу квартиру и выдал заключение. Была назначена дата суда. Да, после того, как мы прошли всех врачей и сдали документы, нам выдали официальное направление на смотрины троих детей: девочки, которая должна будет стать нашей дочкой, и еще двух мальчиков. Как мне объяснили в Доме ребенка, мы должны подписать отказы от мальчиков. Когда у каждого ребенка будет по три отказа от россиян, их смогут предлагать к усыновлению за границу.

Меня познакомили с документами девочки: кто ее мама, как прошли роды, чем девочка болела, как себя ведет. Вроде бы все не смертельно. Уже потом, получив ребенка по суду, что называется, в личное пользование, мы поняли, что 90 % содержимого медицинской карты – неправда. Причем неправда умная, то есть более-менее серьезная патология (открытое овальное окно сердца) отражена, а заключения таких специалистов, как ЛОР, ортопед, дерматолог, а также рост и вес ребенка – выдумка и фальсификация.

Ребенок в 2 года 10 месяцев не умел правильно ходить. Конечно, девочка передвигалась ножками, но она даже колени при ходьбе до конца не разгибала. ЛОР в поликлинике по месту жительства диагностировал аденоиды второй степени. А самое смешное (или страшное, как будет угодно), это то, что вес ребенка на момент выписки по документам составлял 10,8 килограммов, а фактически оказался 7 килограммов ( это почти в три года!). Наверное, такие приписки делают для того, чтобы проверяющие не наказали администрацию Дома ребенка, а может быть, у них и проверок никаких нет, а просто весы сломались.

А потом решение суда вступило в силу, и эта малютка стала уже официально нашей дочкой...

В первой части статьи я рассказала, как начинала раскрываться для меня Великая тайна усыновления...

Оказывается, ребенка новым родителям выдают абсолютно голого, в чем он рождается, в том и усыновляется. Для меня это было новостью, хотя нам, конечно, не нужно было казенной одежды и обуви, мы все приготовили свое.

Никаких государственных пособий по усыновлению ребенка в таком возрасте не предусмотрено. Разумеется, мы усыновляли ребенка не для того, чтобы получить за это деньги, и рассчитывали мы только на себя, но я считаю, что это несправедливо. Мы не просто освободили государство от расходов, связанных с содержанием ребенка, но и заново подарили ребенку жизнь. И дело не в деньгах.

Я всегда смогу заработать сама, я не боюсь никакой работы и справлюсь с любой: от сложной умственной до тяжелой физической. Но осталось такое чувство, будто недобросовестный продавец сунул мне в руки залежалый товар, обманул меня, обвесил, обхамил и убежал далеко, чтобы я не смогла его догнать и потребовать справедливый расчет. И осознание этого усиливалось шаг за шагом, по мере того, как я стала постигать Великую тайну усыновления и получать на своем пути удар за ударом.

Ребенка надо поставить на учет в детскую поликлинику по месту жительства, на руках нет медицинской карты, а только выписка из истории развития, выданная Домом ребенка. Заведующая педиатрическим отделением не желает брать ребенка в поликлинику якобы без документов.

Ребенка надо прописать, но в домоуправлении его прописывать не хотят: ребенку три года, а почему же он нигде не был до сих пор прописан? Моего мужа вызывали на административную комиссию в паспортный стол и выносили предупреждение.

Ребенка надо определять в детский сад, но там очереди, и заявление, как нам сказали, нужно было писать сразу после рождения ребенка. Конечно, можно было показать заведующей детского сада свидетельство об усыновлении, позвонить в ГОРОНО, потребовать контрамарку на право посещения любого детского сада в связи с освобождением места в Доме ребенка, судиться, наконец!

Я бы пришла на суд босая, в черном платке, с ребенком на руках, и я бы выиграла все суды на десять лет вперед, это с моим-то характером! Но я уже стала не я. Что-то надломилось во мне, причастность к Великой тайне усыновления по капельке день за днем лишала меня моей силы и уверенности. Чем больше я постигала, тем ниже опускались руки, тем больше возникало вопросов, на которые никто не даст ответа.

А потом началась Болезнь, настоящая, продолжительная, с сентября по май, утихающая на несколько дней, но не уходящая насовсем. Конечно, девочка пережила огромный стресс: новые люди, новый дом, новая еда, новые правила. И мы начали болеть со страшной силой; говорю «мы», потому что каждую ее болячку мы перебаливали вместе.

Однажды температура не снижалась ни в какую, от таблеток и сиропов ребенка рвало, жаропонижающие свечи не помогали, я даже обтирала девочку уксусом, чувствуя себя героиней романа и кандидатом в психушку одновременно. Мой муж вызвал скорую помощь. Приехавшие тетки начали помогать тем, что выругали меня из-за того, что ребенок очень мал ростом, весом, а также худ, бледен и болезнен, что я плохая мамаша, раз не научилась самостоятельно лечить ребенка за три года его жизни.

Потом я поняла, что зря не сказала им, что девочка приемная. Пусть бы и они разделили со мной всю тяжесть приобщения к Великой тайне усыновления. Конечно, они бы не поехали орать в Дом ребенка, но, может, перестали бы орать на меня. Теперь я владею знанием, что не нужно быть единственной хранительницей Тайны. Когда нас послали в поликлинику делать укол-реакцию Манту, я заранее дала ответ на все вопросы тетки в белом халате: ребенок приемный. Это помогло: сразу изменился и тон, и стиль, и лексикон.

Как трудно быть приемной мамой! Как трудно стараться полюбить ребенка со всеми его болячками, нулевым иммунитетом, задержкой развития, упрямством и непохожестью на меня! Каждое утро начинается и каждый вечер заканчивается одной и той же мыслью: неужели это то, чего я так хотела?

Девочка абсолютно не была приучена к горшку. Ягодички все были в хрунах, заживали целый год, оставляя рубцы. За столом боялась пошевелиться, чтобы кто-нибудь не съел ее порцию. На любые слова сначала отвечала «нет», а потом думала о том, что ей сказали. Ночами скрипела зубами и кричала. Боялась всех: кошек, собак, гостей. Потом подросла, удвоила свой вес, научилась пользоваться столовыми приборами, говорить по телефону и даже стала с удовольствием помогать по хозяйству.

Но не перестала быть не моей. Пусть умной, красивой, но не моей. У нее не мои глаза, не мои руки, не мои волосы. Я никогда не смогу полюбить ее, как родную дочь. Я буду любить ее по-другому. Эта любовь не обязательно будет хуже, или меньше, или слабее, просто она будет другой. Не такой, о какой я мечтала и какой я ждала. И это не столько разочарование, сколько открытие.

Елена Белова